Кирза - Страница 37

К оглавлению

Пепел мычит что-то из-под подушки.

Бойцы не выдерживают, встают и начинают одеваться.

Борода лежит на спине. Трет лицо руками и открывает один глаз:

— Че за возня? Сказано — демократия, значит — выполнять! Всем по койкам!

Минут через пятнадцать в спальном помещении появляется Сайгаров. За ним растерянно топает дежурный по роте.

— Тащ сташ литинат, тащ сташ литинат: — скороговоркой бормочет дежурный. — Вы же говорили, команду не подавать…

Сайгак хмурится из-под козырька фуражки. Принимается расхаживать между рядов и трясти спящих за плечи.

— Вставайте, вставайте! Голосование необходимо провести организованно, до завтрака! Втавайте! Дежурный, командуйте!

— Ну: подъем, — вяло и негромко произносит дежурный и после паузы добавляет: — Чего тогда надо было про демократию мутить:

— Ты мне поразглагольствуй тут!.. — заводится старлей.

Народ начинает просыпаться от затеянной перепалки и, приподнявшись на локте, с интересом следить за развитием.

Раздаются комментарии:

— Вот тебе и «найдите время» — Сами не знают, бля, чего хочут!

— Без меня меня женили!

— Да здравствует День демократии! Ура, товарищи! Вставай и пиздуй голосуй!

— Голосуй, не голосуй:

— Все равно получишь:

— ХУЙ!!!

Последняя реплика выкрикивается чуть ли не хором.

По лицу Сайгака видно, что он уже не раз пожалел о затеяном.

— Смирна-а-а! — вдруг раздается вопль дневального.

Дежурный срывается с места в сторону выхода. За ним семенит Сайгаров.

Пришел ротный, майор Парахин. Огромный, как мамонт. Человек-трехстворчатый шкаф. Киборг-убийца в шинели.

Некоторые, от греха подальше, встают и начинают одеваться.

Парахин, тяжело ступая, проходит по взлетке и останавливается на ее середине.

Тяжелым взглядом окидывает казарму.

— Не встают! — выныривает из-за его спины Сайгаров. — Я им говорю, а они — не встают!

Майор не удостаивает его ответом.

Ну просто тигр Шерхан и шакал Тобакки. Странно — не в первый раз я вспоминаю мультик про Маугли: Что-то такое в нем все-таки есть:

Ротный неподвижен, как скала..

— Рота связи, взвод охраны: Сорок пять секунд! ПА-А-ДЪЕ-О-О-О-М!

Парахин орет так зычно, что мандавохи, а следом и мы, без возражений вскакиваем и напяливаем форму.

Бойцы прибегают из сушилки с ворохом шинелей.

— Построение на этаже в две шеренги! — уже обычным, но оттого не менее внушительным голосом командует ротный. — Через туалет на выход — шагом марш! Построение внизу в колонну по трое!

Кулак у Парахина здоровенный и твердый. Когда он попадает им по затылку замешкавшегося в дверях Костюка, с того слетает шапка и катится вниз по лестнице.

Строимся возле казармы.

На крыльцо выходит Парахин. Закуривает.

Сизое облачко дыма плывет по влажному мартовскому воздуху.

— Рота, взвод! В направлении клуба! С места! С песней! Шаг-о-о-ом: Марш!

Бух-бух-бух! — печатают шаг сапоги.

Навстречу робким солнечным лучам летит залихвацкая, исковерканная местными талантами песня:

До нас пехо-ота! Хуй! Дойдет!

И бронепо-о-о-езд не! Домчится!

Тяжелый танк! Не доползет!

И заебется да-а-аже птица!

Парахину песня нравится. Он идет сбоку, покуривая и улыбаясь.

Из-под наших сапог летят грязные брызги.

День демократии заканчивается, не успев начаться.

Спортивный праздник, как и обещано, после обеда. Многое отдал бы, чтобы взглянуть в глаза человеку, придумавшему такое название.

Празников как таковых в армии, конечно, нет и быть не может. Праздник — для праздности. Для отдыха, ничегонеделания. Для гражданских, одним словом.

У нас подобного никогда не случается.

«Солдат должен заебаться» — главный закон, и он должен быть исполнен.

Воронцов так объясняет взводу:

— Праздники? Хуяздники. Есть подготовка к праздничным мероприятиям, их проведение, и устранение замечаний. Взвоо-о-о-од!

Согнув руки в локтях, готовимся выполнять команду «Бегом! Марш!»

В направлении спортгородка.

Сегодня — воскресенье.

Спортивные праздники назначается обычно на этот день.

После утреннего развода роты отправляются на стадион или спортгородок. Соревнуются в беге на длинную и короткую дистанции, количестве подтягиваний, подъемов с переворотом или отжиманий на брусьях.

Но сегодня, в честь несостоявшегося Дня демократии, до обеда нас продержали в казарме. Наводили порядок в расположении — подбирали раскиданные Воронцовым вещи, поднимали и выравнивали опрокинутые им тумбочки и койки. Тупо шарились вдоль рядов, разглаживая и «пробивая» одеяла. Ворон вооружился одной из дощечек для пробивки и ловко припечатывал любого подвернувшегося. Досталось даже нескольким «мандавохам».

К обеду заеблись настолько, что чуть не с радостью уже отправились на стадион.

Самое поганое во всем этом — что только вчера был банный день. Только одну ночь и одно утро и походил в чистом.

А теперь пропотевшее белье смогу поменять только в следующую субботу.

— А ну-ка, кони, веселей поскакали! — бежит чуть позади строя Воронцов. — Задорно бежим! Радостно попердывая!

Мы уже знаем, что делать. Просунув язык между зубов, изображаем пердеж. Особенно громко получается у толстого Кицы — оказыватся, на гражданке он играл на трубе.

Пара встречных офицеров — не наших, пришлых, с Можайки — останавливается, разинув рот.

— Не слышу ржания! — кричит перешедший на шаг грузный прапор.

— Иго-го-бля! — отзывается взвод.